Я был подростком, когда отец показал мне стихотворение Лермонтова "1 января 1840 года". И не просто показал, а еще и рассказал историю этого стихотворения, связанную с дерзостью молодого поэта, резко ответившего на словесный выпад двух августейших дам -- в голубом и розовом домино.
Это очень известное стихотворение.
Как часто, пестрою толпою окружен,
Когда передо мной, как будто бы свкозь сон,
При шуме музыки и пляски,
При диком шепоте затверженных речей,
Мелькают образы бездушные людей,
Приличьем стянутые маски,
Когда касаются холодных рук моих
С небрежной смелостью красавиц городских
Давно бестрепетные руки, -
Наружно погружась в их блеск и суету,
Ласкаю я в душе старинную мечту,
Погибших лет святые звуки.
(...)
Прошло гда два, и я открыл для себя Бродского. Его стихи отец прятал на самом верху книжного шкафа, под потолком. Это были полупрозрачные листы с напечатанными на машинке стихами. И среди этих ранних произведений, которые Бродский и сам не очень любил и даже не всегда включал в сборники, было одно, озаглавленное: "1 января 1965 года".
Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
И только ветра сиплый вой
расслышишь ты, как встарь.
Ты сбросишь тень с усталых плеч,
задув свечу пред тем, как лечь,
поскольку больше дней, чем свеч
сулит нам календарь.
Что это? Грусть? Возможно, грусть.
Напев знакомый наизусть.
Он повторяется. И пусть.
Пусть повторится впредь.
Пусть он звучит и в смертный час,
как благодарность уст и глаз
тому, что заставляет нас
порою вдаль смотреть.
И молча глядя в потолок,
поскольку явно пуст чулок,
поймёшь, что скупость - лишь залог
того, что слишком стар.
Что поздно верить чудесам
и, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам -
чистосердечный дар.
Причем ведь мотивы этого стихотворения -- волхвы, дар, чулок, в который кладутся рождественские подарки, никак не связан с 1 января, потому что Рождество, все-таки, празднуют либо 25 декабря, либо 7 января. Но на меня эти стихи оставили такое сильное впечатление, что и другие стихотворения, написанные Бродским на Рождество, ассоциируются у меня с 1 января. И, наверно, именно поэтому я 1 января посвящаю поэзии.
Два года назад Таня Щербина подарила мне возможность слушать ее стихи целый вечер -- в старый-новый год, на 13 января, и теперь ее стихотворения тоже стали для меня обязательной частью моего глубоко личного новогоднего ритуала.
Конечно, я написал бы этот пост вчера -- если бы ЖЖ функционировал. Но я увидел в этом некий промысел, и продолжил чтение стихов. Сегодня я читал Бахыта Кенжеева. И после долгих раздумий решил поделиться с вами первым стихотворением из цикла "Памяти Арсения Тарковского".
Пощадили камни тебя, пророк,
в ассирийский век на святой Руси,
защитили тысячи мертвых строк -
перевод с кайсацкого на фарси -
фронтовик, сверчок на своем шестке
золотом поющий что было сил -
в невозможной юности, вдалеке,
если б знал ты, как я тебя любил,
если б ведал, как я тебя читал -
и по книжкам тощим, и наизусть,
по Москве, по гиблым ее местам,
а теперь молчу, перечесть боюсь.
Царь хромой в изгнании. Беглый раб,
утолявший жажду из тайных рек,
на какой ночевке ты так озяб,
уязвленный, сумрачный человек?
Остановлен ветер. Кувшин с водой
разбивался медленно, в такт стихам.
И за кадром голос немолодой
оскорбленным временем полыхал.