Во многих окнах выставлены тыквы, в которые вставлены свечки. Оранжевый свет этих свечей очень красиво пробивается сквозь вырезанные глаза и рты.
Свечки стоят и у дверей. Дети и родители знают, что если у двери дома выставлена свечка, то туда можно постучаться, «напугать» хозяев, и вам подарят каких-нибудь сладостей. Но важны даже не сладости, а сама игра – если на подоконнике есть тыква, а на пороге – свеча (а то даже и какой-нибудь череп из светящегося материала), то этот дом участвует в большой и веселой игре под названием Halloween – Хэллоуин, день Всех Святых.
Мне же в этот вечер выпало быть на работе.
А работаю я в историческом здании в центре Лондона, которое знают, кажется, все настоящие лондонцы. Называется это здание Bush House в честь построившего его Ирвинга Буша, владельца нью-йоркской компании Bush Terminal. В родственных связях с политической фамилией Буш Ирвинг не был замечен.
Ну, а в каждом уважающем себя старом английском доме должны быть… Да-да, вы правы, должны быть привидения. И в Буш Хаусе они есть.
Мне много раз приходилось работать в ночную смену. И, конечно, я видел здесь немало привидений. Правда, есть в здании одно-единственное место, куда они не захаживают. Это наш буфет. Иначе говоря, кантина, которая находится в подвальном этаже, работает круглосуточно и гордо зовет себя рестораном.
А не заходят привидения туда потому, что там никогда не тушат свет. Если верить нашим внутренним поверьям и легендам, то свет в кантине не гаснет с начала Второй Мировой Войны – иначе говоря, с 1939 года.
Каждую ночь я в два часа по лондонскому времени выхожу в эфир. В это время в Бишкеке и Алматы как раз бывает семь часов утра, и жители этих центральноазиатских городов уже просыпаются и начинают новый день
Я выхожу в эфир из студии, которая расположена на том же этаже, недалек от кантины. Собственно, там несколько студий, и из одной из них 18 июня 1940 года генерал Де Голль, который тогда был полковником, произнес знаменитую речь, призывающую к созданию Сопротивления. Видимо, его что-то притягивает сюда. Иногда я вижу, как высокий поджарый человек в военной форме, с орденскими планками на груди заглядывает ко мне в студию из соседней аппаратной, где во время передачи сидит звукооператор.
Но сколько бы я ни спрашивал, звукооператоры клянутся и божатся, что никто к ним в аппаратную не заходил.
Иногда ночью из ни к чему не подключенного динамика, стоящего в нашей комнате, раздается тихий, но какой-то скрипучий и очень неприятный голос. Если прислушаться, то можно разобрать, что этот голос говорит об Индии. Но смысл его слов теряется в каком-то невнятном бормотании. Это Джордж Оруэлл, тоже работавший в этом здании и вещавший во время войны на Индию. Говорят, у него был такой противный голос, что один из высоких начальников, услышав его как-то по радио, велел отстранить от эфира. Правда, потом, узнав, чей это был голос, вроде бы, изменил свое решение.
Когда я работал на седьмом этаже, мимо моей комнаты по коридору иногда проходил хмурый мужчина в сером плаще с черным зонтиком. Наверно, его и сейчас можно встретить там, на седьмом этаже, где находился кабинет Георгия Маркова – болгарского диссидента, агента КГБ, бежавшего на Запад.
Как-то раз, когда Марков шел с работы, мимо него прошел незнакомый мужчина. Он слегка задел ногу Маркова зонтиком.
Дома Маркову стало плохо. Его взяли в больницу, но ничего не помогло. Он умер. Хотя об эпизоде с зонтиком он успел рассказать, и в его ноге нашли капсулу с рицином – ядом, который и отнял у него жизнь.
И каждый вечер, примерно без десяти полночь, в коридоре слышатся тяжелые шаги. Каждый шаг сопровождает позвякивание – так, наверно, звякали бы кандалы. Шаги эти слышно издалека. «Бум – звяк-звяк – бум – звяк-звяк – бум…»
Они приближаются, их слышно все громче и отчетливей. Вот они у самой двери…
Это почтальон. Большой и толстый мужчина, который зимой и летом ходит в шортиках. А звенит огромная связка ключей у него на поясе. Иногда кажется, что такой связкой можно отомкнуть полмира. Почтальон несет завтрашнюю газету The Guardian. Он реальнее всех. Может, даже реальнее меня.
