В церкви при армянской патриархии в Стамбуле шла пасхальная служба.
Патриарх Мутафян уже возвестил великую весть о том, что Иисус Христос восстал из мертвых, и все присутствующие, как и полагалось, радовались и целовались. Я выключил аудиозапись и вышел с территории церкви.
Пасхальный репортаж о том, как стамбульские армяне встречали первый праздник после убийства Гранта Динка, никак не вырисовывался. Чего-то не хватало для того, чтобы из разрозненных записей сложился сюжет. И поскольку служба еще продолжалась, я решил сделать небольшой перерыв.
Я вышел из церкви. Буквально в двух шагах от нее располагалась знаменитая площадь рыбных ресторанов, где я и намеревался заказать чашку кофе, посидеть и подумать о своем репортаже.
Я шел по шумной воскресной улице в небогатом районе Кумкапы. И вдруг я услышал, как шедшие впереди двое мужчин примерно моего возраста говорили на армянском языке. Причем не на западноармянском, который был бы вполне уместен неподалеку от церкви, а на знаменитом в Армении очень красочном гюмрийском диалекте. Я нагнал их.
Мы разговорились. Оказалось, что оба они, как это принято сейчас говорить, гастарбайтеры, трудовые мигранты. Мне захотелось записать их рассказы, и я пригласил их в кафе, чтобы поговорить за чашечкой кофе. "Давайте лучше пойдем ко мне", -- сказал один из друзей. Так мы попали в квартиру, где со своей семьей жил Або -- но не Альберт, а Абраам.
Квартира оказалась точь в точь такой же, как десятки квартир в Гюмри. Главное место в "зале", куда меня провели, занимал телевизор, накрытый белой вышитой салфеткой. На ней -- часы. Где-то рядом шумел магнитофон, исторгавший какую-то армянскую музыку в стиле "рабис". Або сел на низкий диван, на стене за которым висел аляпоавтый ковер с изображением Христа.
В дверном проеме то и появлялись и исчезали сын Або, его жена, беременная дочь и зять. Все они жили в этой квартирке. Я испытал чувство, похожее не дежавю -- эта квартира была таким маленьким кусочком Гюмри, спрятавшимся где-то в небогатом квартале Стамбула. Нам принесли кофе. Або рассказывал о своей жизни -- о том, как он семь лет назад приехал в Стамбул, как работает поваром, как постепенно перевез в Турцию семью.
В какой-то момент он почувствовал, что должен сказать и о геноциде.
"Нас спрашивают люди, -- сказал он, -- действительно ли был геноцид? Мы, в силу наших возможностей, объясняем: да, был. А местные турки говорят нам: была война, и много турок погибло. Тысячи турок умерли в то время. Ну, это не нашего ума дело – понять, что там было и как. Но вот мы говорим с ними и хочется объяснить, что да, это было".
Допив кофе, я вернулся к церкви. Служба все еще шла. Покрутившись в церковном дворе, пообщавшись с прихожанами, я вышел.
В церкви звенели колокола, в знак праздника пасхи. За ее пределами, усиленный мощной электроникой, звучали призывы к намазу. И я подумал: а ведь это могло бы послужить прекрасной иллюстрацией к мультикультурализму.
Если бы таковой был.