… Почти каждый день я спускаюсь в студию, расположенную в подвале. Обычно это бывает к двум часам ночи, когда в Алмате и Бишкеке время подходит к восьми утра следующего дня. Я веду утреннюю программу о событиях в Центральной Азии и на Кавказе.
Я включаю компьютеры, кладу перед собой бумаги и поправляю микрофон. Мне комфортно, когда он чуть ниже уровня глаз. Он не стоит на столе – его, услужливо изогнувшись в колене, поддерживает штатив. Сам микрофон прямоугольный, черно-белый, опутанный твердой проволокой.
Мне вот-вот начинать. Все готово. До эфира остаются полторы минуты. Уже идут новости. Но я пока молчу, и микрофон молчит. Он и будет молчать. Но и молча, он будет моим судьей. Он поймает малейшую фальшь и разошлет ее по всему миру. Он меня не простит.
«…Ведь если я душою покривлю,
Он ни за что не выправит кривую».
Не выправит. Ох, не выправит… Он ее усилит, растиражирует, разнесет и покажет всем.
У меня несколько десятков тысяч слушателей. Но, бывает, меня приглашают в одну из передач BBC World Service, чтобы я прокомментировал какие-либо события, происходящие в регионе, для англоязычный слушателей. Количество слушателей там исчисляется десятками миллионов. Представляете, как дорого может стоить там фальшь? Не в денежном и не в карьерном исчислении. А в исчислении моральном.
А пока я сижу и жду начала передачи. Остается минута. Микрофон смотрит на меня эдакой «черной дырой». Знаете, черными дырами называются звезды, точнее даже области пространства, сила притяжения в которых настолько велика, что даже частички света не могут оттуда вырваться.
… Еще полминуты, и я начну говорить. Хоть я и сижу в небольшой комнате в центре Лондона, моя личность – не слова, не звук, не речь, а вся моя личность – втянется в эту черную дыру и распылится на огромные пространства бывшего Советского Союза. В черно-белом прямоугольнике, как в фантастическом «ходе в другое измерение» сконцентрированы знакомые и незнакомые люди, которые вот-вот услышат то, что я им сообщу, расскажу, представлю.
«Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки.
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца,
Рук не поднять, гитара вяжет руки.
Опять не будет этому конца.
Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?
Теперь он как лампада у лица,
Но я не свят и микрофон не светит».
Мне рассказывали, что несколько лет назад в Ташкенте радиоприемники с нашей программой включали на полную мощь, выносили на окна и балконы, чтобы люди могли слышать правду. Сейчас мы в Узбекистане под запретом.
А во время событий в Беслане, я каждый день звонил сестре одной из заложниц. Она жила в нескольких сотнях метров от школы. Третьего сентября, в день штурма, когда я дозвонился до нее, она спросила: «Марк, скажите, что у нас происходит?..» Представляете, как она мне верила?
«Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона...»
Ответственность огромна. Она давит. Она концентрируется в этом черно-белом прямоугольнике. Микрофон становится похожим на совесть, которая видит все, знает все. И не дает солгать.
Но остается всего пять, четыре, три, две, одна секунда… Зажигается красная лампочка: «Доброе утро! В эфире передача «Ранний час». У микрофона Марк Григорян».
"Я освещен, доступен всем глазам,
Чего мне ждать: затишья или бури?
Я к микрофону встал, как к образам,
Нет, нет, сегодня точно к амбразуре".