Уильям Шекспир. Ромео и Джульетта
Второй рассказ вдогонку к списку книг. Он о том, как и почему в моей десятке оказался Шекспир. "Ромео и Джульетта".
В нашей школе был театр. Да-да, детские спектакли в школе, где я учился, ставились с истинным размахом, и в Ереване говорили о существовании школьного театра.
Интереса к нашим сценическим экзерсисам добавляло то, что все наши спектакли… шли на английском языке. Напомню: дело происходило в советской Армении на рубеже 60-х и 70-х годов. Наверно, это были отголоски хрущевской оттепели, почему-то не замороженные в эпоху Брежнева. Но надо понимать – Ереван был далеко от центров советской жизни и кое-какие послабления в Москве не замечали.
И слава Богу, потому что в таких условиях мог появиться школьный театр, где на языке оригинала ставили Шекспира, где можно было прослушать оперу (!) «Гензель и Гретель» (с декорациями работы Григора Ханджяна) или посмотреть «Эй, кто-нибудь» Уильяма Сарояна.
Некоторые наши спектакли даже показывали по телевидению. Шли они, разумеется, на английском, а телевидение оформляло их как «уроки английского языка».
Я был одним из актеров этого театра. В год, когда мы репетировали «Ромео и Джульетту», мне было 15 лет, и я перешел в девятый класс. В качестве режиссера был приглашен молодой талантливый студент четвертого курса театрального института Хачик Чаликян.
Я, конечно, мечтал сыграть Ромео. Но Хачик посчитал, что я больше подхожу к другой роли – Меркуцио.
В те годы чрезвычайной популярностью пользовался фильм Дзефирелли «Ромео и Джульетта», где Меркуцио был одним из самых ярких персонажей. И перед Хачиком стояла непростая задача: сделать из меня такого же хулиганистого Меркуцио, но чтобы он был другим, больше отвечающим моей, как говорят театральные люди, фактуре.
С этой задачей Хачик справился. Как справился он и с рядом других задач – постановка получилась замечательной.
Мы, актеры, были группой обычных ереванских подростков. Вскоре после начала репетиций мы стали одной компанией – веселой, раскованной, шумной и дружной. Потом, или, скорее, в то же время, мы все поперевлюблялись друг в друга. Это были прекрасные подростковые влюбленности – чистые, красивые, часто мимолетные, как правило, платонические…
Наверно, эти влюбленности стали причиной того, что слова Ромео, произнесенные в тот момент, когда он впервые увидел Джульетту, я помню до сих пор:
Oh, she doth teach the torches to burn bright!
It seems she hangs upon the cheek of night
Like a rich jewel in an Ethiope’s ear,
Beauty too rich for use, for earth too dear.
В переводе Щепкиной-Куперник этот текст звучит как:
Она затмила факелов лучи!
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный.
Редчайший дар, для мира слишком ценный!
Что интересно: я помню только текст Ромео. Ни одного кусочка, ни одной строчки из текста Меркуцио я не смогу сейчас воспроизвести. Но есть сцены, которые, кажется, я и сейчас смогу сыграть… Только без текста.
Мы учили свои роли на шекспировском английском, непонятном даже для многих наших современников-англичан. Кое-что нам объяснили учителя, о чем-то мы догадались сами… Ведь мы были не только артистами, мы были школьниками, учившими английский в ереванской спецшколе.
После окончания уроков мы поднимались в школьный актовый зал на репетиции, а когда они заканчивались, вместе шли домой или отправлялись гулять по городу. Бывало, мы вдруг срывались и ехали в аэропорт – смотреть, как улетают самолеты. Сейчас я понимаю, что это было оттого, что романтизм кипел в нашей крови и требовал какого-нибудь выхода. А что может быть романтичнее, чем самолет, улетающий куда-то в дальние края, где люди живут совершенно другой жизнью…
… Спектакль имел большой успех. На премьере был, кажется, весь ереванский бомонд. Правда, я не поручусь, что многие представители бомонда поняли хоть слово, но в театре не обязательно понимать все, что говорится, правда?!
О нас заговорили. Преподаватели театрального института знали нас по именам (это льстило), глава ереванского центра шекспироведения пришел на спектакль и очень нас хвалил, словом, мы на некоторое время стали звездами.
Но у нас были другие проблемы. Надо было определяться, в какие вузы поступать, ибо взрослая жизнь была уже за углом: завернул, а там…
Театр стал профессией для двоих из нас. Это известная актриса Лала Мнацаканян и кукольник (глава Армянского центра международного союза кукольников) Армен Сафарян. Исполнитель роли Ромео Ашот Подосян сыграл несколько ролей в кино.
“Ромео и Джульетта” в постановке Хачика Чаликяна стала в нашей жизни вехой. Как это получилось и что это значит, я затрудняюсь сказать. Но каждый раз, встречая Армена Сафаряна, Лалу Мнацаканян или других моих партнеров по той, школьной сцене, я вспоминаю, какими мы были в 15-16 лет.
И чувствую, что где-то во мне еще живет мальчишка, способный влюбляться в нескольких девочек сразу. Впрочем, нет, уже не в девочек.
Спустя много лет Хачик пригласил меня сыграть роль в спектакле по Чехову. И я согласился. Но это уже другая история с другими действующими лицами.
В нашей школе был театр. Да-да, детские спектакли в школе, где я учился, ставились с истинным размахом, и в Ереване говорили о существовании школьного театра.
Интереса к нашим сценическим экзерсисам добавляло то, что все наши спектакли… шли на английском языке. Напомню: дело происходило в советской Армении на рубеже 60-х и 70-х годов. Наверно, это были отголоски хрущевской оттепели, почему-то не замороженные в эпоху Брежнева. Но надо понимать – Ереван был далеко от центров советской жизни и кое-какие послабления в Москве не замечали.
И слава Богу, потому что в таких условиях мог появиться школьный театр, где на языке оригинала ставили Шекспира, где можно было прослушать оперу (!) «Гензель и Гретель» (с декорациями работы Григора Ханджяна) или посмотреть «Эй, кто-нибудь» Уильяма Сарояна.
Некоторые наши спектакли даже показывали по телевидению. Шли они, разумеется, на английском, а телевидение оформляло их как «уроки английского языка».
Я был одним из актеров этого театра. В год, когда мы репетировали «Ромео и Джульетту», мне было 15 лет, и я перешел в девятый класс. В качестве режиссера был приглашен молодой талантливый студент четвертого курса театрального института Хачик Чаликян.
Я, конечно, мечтал сыграть Ромео. Но Хачик посчитал, что я больше подхожу к другой роли – Меркуцио.
В те годы чрезвычайной популярностью пользовался фильм Дзефирелли «Ромео и Джульетта», где Меркуцио был одним из самых ярких персонажей. И перед Хачиком стояла непростая задача: сделать из меня такого же хулиганистого Меркуцио, но чтобы он был другим, больше отвечающим моей, как говорят театральные люди, фактуре.
С этой задачей Хачик справился. Как справился он и с рядом других задач – постановка получилась замечательной.
Мы, актеры, были группой обычных ереванских подростков. Вскоре после начала репетиций мы стали одной компанией – веселой, раскованной, шумной и дружной. Потом, или, скорее, в то же время, мы все поперевлюблялись друг в друга. Это были прекрасные подростковые влюбленности – чистые, красивые, часто мимолетные, как правило, платонические…
Наверно, эти влюбленности стали причиной того, что слова Ромео, произнесенные в тот момент, когда он впервые увидел Джульетту, я помню до сих пор:
Oh, she doth teach the torches to burn bright!
It seems she hangs upon the cheek of night
Like a rich jewel in an Ethiope’s ear,
Beauty too rich for use, for earth too dear.
В переводе Щепкиной-Куперник этот текст звучит как:
Она затмила факелов лучи!
Сияет красота ее в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный.
Редчайший дар, для мира слишком ценный!
Что интересно: я помню только текст Ромео. Ни одного кусочка, ни одной строчки из текста Меркуцио я не смогу сейчас воспроизвести. Но есть сцены, которые, кажется, я и сейчас смогу сыграть… Только без текста.
Мы учили свои роли на шекспировском английском, непонятном даже для многих наших современников-англичан. Кое-что нам объяснили учителя, о чем-то мы догадались сами… Ведь мы были не только артистами, мы были школьниками, учившими английский в ереванской спецшколе.
После окончания уроков мы поднимались в школьный актовый зал на репетиции, а когда они заканчивались, вместе шли домой или отправлялись гулять по городу. Бывало, мы вдруг срывались и ехали в аэропорт – смотреть, как улетают самолеты. Сейчас я понимаю, что это было оттого, что романтизм кипел в нашей крови и требовал какого-нибудь выхода. А что может быть романтичнее, чем самолет, улетающий куда-то в дальние края, где люди живут совершенно другой жизнью…
… Спектакль имел большой успех. На премьере был, кажется, весь ереванский бомонд. Правда, я не поручусь, что многие представители бомонда поняли хоть слово, но в театре не обязательно понимать все, что говорится, правда?!
О нас заговорили. Преподаватели театрального института знали нас по именам (это льстило), глава ереванского центра шекспироведения пришел на спектакль и очень нас хвалил, словом, мы на некоторое время стали звездами.
Но у нас были другие проблемы. Надо было определяться, в какие вузы поступать, ибо взрослая жизнь была уже за углом: завернул, а там…
Театр стал профессией для двоих из нас. Это известная актриса Лала Мнацаканян и кукольник (глава Армянского центра международного союза кукольников) Армен Сафарян. Исполнитель роли Ромео Ашот Подосян сыграл несколько ролей в кино.
“Ромео и Джульетта” в постановке Хачика Чаликяна стала в нашей жизни вехой. Как это получилось и что это значит, я затрудняюсь сказать. Но каждый раз, встречая Армена Сафаряна, Лалу Мнацаканян или других моих партнеров по той, школьной сцене, я вспоминаю, какими мы были в 15-16 лет.
И чувствую, что где-то во мне еще живет мальчишка, способный влюбляться в нескольких девочек сразу. Впрочем, нет, уже не в девочек.
Спустя много лет Хачик пригласил меня сыграть роль в спектакле по Чехову. И я согласился. Но это уже другая история с другими действующими лицами.
