Ночное
Работа в ночную смену серьезно отличается от сидения дома за компьютером.
Нет комфорта, нет домашних туфель и ощущения, что в любой момент можно уйти спать. Наоборот: жесткий график, заканчивающийся прямым эфиром с его выбросом адреналина. Дальше довольно просто: путь домой, ужин (или, может, это завтрак), тяжелый сон.
И по ночам перед выходом в эфир мне часто вспоминается это стихотворение Хармса.
НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая гладит волос и хлеба черствую ковригу,
Грызет зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.
Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я стихи пишу Наташе и не смыкаю светлых глаз.
23 января 1935 года.
Нет комфорта, нет домашних туфель и ощущения, что в любой момент можно уйти спать. Наоборот: жесткий график, заканчивающийся прямым эфиром с его выбросом адреналина. Дальше довольно просто: путь домой, ужин (или, может, это завтрак), тяжелый сон.
И по ночам перед выходом в эфир мне часто вспоминается это стихотворение Хармса.
НЕИЗВЕСТНОЙ НАТАШЕ
Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая гладит волос и хлеба черствую ковригу,
Грызет зубов былых остатком и громко челюстью хрустит.
Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я стихи пишу Наташе и не смыкаю светлых глаз.
23 января 1935 года.