Марк Григорян

Он должен был выступить в Лондоне с серией концертов, первый из которых был назначен буквально через три недели.

Если не считать его выступлений в детстве в группе Jackson Five, особой симпатии его стиль у меня не вызывал. Я не мог, конечно, не отдать должное его мастерскому владению своим телом, отточенным движениям, яростной сценической энергии, запоминающимся мелодиям и яркому видеоряду клипов. Но это была "не моя" музыка.

Однако каким бы ни было мое личное отношение к его творчеству, он был одним из самых знаменитых людей конца двадцатого века. Его будут помнить так же, как помнят Элвиса Пресли, возможно, Френка Синатру...

Жизнь Майкла Джексона неотделима от громких скандалов, связанных с обвинениями в педофилии.

А еще, говорят, у него было кошмарное детство. И что у него на всю жизнь осталось желание пожить немного в детстве, почувствовать то, чего был лишен тогда. И что отсюда его странное и эксцентричное ранчо "Neverland", построенное, кажется, для мальчишки-тинейджера, а не для взрослого мужчины. 

Он делал пластические операции, менял цвет кожи... На его последние фотографии страшно смотреть. 

Ему было пятьдесят. За свою творческую жизнь он продал четверть миллиарда пластинок. А на концерты, которые уже не состоятся, было продано около миллиона билетов. Это был настоящий король поп-музыки. 

Я даже не берусь описать, что это такое: то ли состояние английской души, то ли время года такое специфическое, то ли ежегодное массовое помешательство… Не знаю.

Самым популярным в Лондоне становится в эти дни загадочный шифр SW19. А на первых – и последних – полосах газет появляются большие фотографии с молодыми мужчинами и женщинами, одетыми во что-то белое и яростно разевающими рты в фотографическом крике. Иногда они плачут.

Разговоры о погоде становятся особенно заинтересованными, хотя англичане всегда любят поговорить о том, что готовят им небеса в ближайшем будущем. Но вторая половина июня – время, как я уже сказал, совершенно особое.

Огромные толпы народу направляются за юго-запад Лондона. Они пребывают в радостном возбуждении. Они предвкушают. Их ждут длинные очереди – иногда многочасовые – а потом несколько часов сидения на жаре, когда они ритмично поворачивают головы слева направо и снова налево.

Как только кому-нибудь из этой радостной толпы вздумается что-нибудь крикнуть, или, может, свистнуть в четыре пальца от полноты души, как глас с небес немедленно скажет «спасибо». Дескать, «спасибо, что не кричите и не свистите». И все стыдливо замолкают. Это очень по-английски.

Люди счастливы и наслаждаются жизнью (даже если вдруг начинается дождь), громко и с удовольствием аплодируют, при этом покупают за неоправданно большие деньги и едят ритуальную клубнику, заливая ее сливками.

Вы, конечно, догадались: это июньское время, это особое состояние английской души называется Уимблдонский теннисный турнир. Здесь желтые мячи с особенным упругим и смачным звуком бьются о туго натянутые струны теннисных ракеток, здесь крик «аут» может вызвать всплеск эмоций, сравнимый разве что с неожиданной радостью от рождения новой жизни или – наоборот – с тоскливым ощущением краха надежд и ожиданий. Здесь ритмично слышны жуткие гортанные вопли девушек, изо всех сил лупящих по тем же самым несчастным желтым мячам…

Это больше, чем просто теннис. Это смысл жизни, ритуал, для исполнения которого каждый год сюда съезжаются тысячи – да что там, десятки тысяч людей, не просто болеющих за своих любимцев, а еще и вкушающих… нет, не только клубнику со сливками, а особую атмосферу июньского Лондона – красочную, радостную, полную жизни и счастья.

Все болеют за британцев. Каждое поражение (а их, к сожалению британцев, больше, чем побед) переживают всей страной. Каждую победу празднуют, выпивая огромное количество пива. Впрочем, пиво пьют и отмечая поражение. Пиво здесь – сущность имманентная, внешними воздействиями не обусловленная.

Последний раз британец выигрывал этот турнир в 1936 году. Поэтому сейчас все внимание приковано к Энди Маррею, на которого возлагают так много надежд, что выиграть ему труднее, чем кому бы то ни было – атмосфера ожидания должна угнетающе на него действовать. Сейчас он последний из одиннадцати британцев, начавший соревнования в одиночном разряде. В четверг выбыла шотландка Балтача (дочь известного украинского футболиста).

Большой теннис – единственный вид спорта, которым я когда-либо занимался. Мне чрезвычайно нравилось ездить по утрам на корты ереванского Института физики и бегать под солнцем за серыми мячами, которые когда-то были белыми, но посерели от старости, а желтых в то время еще прост не было. Все (и я, наверно, тоже) понимали, что теннисист из меня не получится. Но я наслаждался солнцем, силой отдачи мяча, радовался, кажется, каждому удару – не важно, попадал ли мяч в корт, или улетал куда-то в кусты, где его приходилось долго искать.

Боюсь, что в теннис мне больше не сыграть. По разным причинам. Но каждый раз, когда наступает это странное время Уимблдона, что-то во мне меняется. Я кожей, сетчаткой глаз, барабанными перепонками вспоминаю свои ощущения: как, придя рано утром, рвался поливать серый песок кортов водой из шланга, как получал задание от тренера Грача и как отрабатывал удары справа, слева, подачу, выход к сетке, удары слету… И как потом, засунув ракетку, шорты и кеды в полотняный мешочек, отправлялся в школу, а Арарат смотрел на меня, как смотрел на сотни поколений счастливых мальчишек.

А сейчас… сейчас и у меня, как у многих лондонцев, наступило это странное состояние души. Вот еще бы скинуть годков эдак тридцать с хорошим гаком, схватить ракетку, и пусть горы смотрят!

Проект называется "Play me, I'm yours".

Если перевести на русский, то получится что-то вроде: "Сыграй на мне – я весь твой". Это если иметь в виду слово "инструмент" или "рояль". А если "фортепиано" или "пианино", то получится "я всё твое".

А суть проекта в том, что художник Люк Джеррам придумал расставить в разных местах Лондона тридцать фортепиано. Проект этот стал очень известным, о нем писали в газетах, его всячески рекламировали, и мы с сыном решили посвятить целый день прогулке не просто по Лондону, а по тем местам, где установлены фортепиано.

И мой сын, пианист, хотел попробовать сыграть хотя бы по одной небольшой вещичке на каждом из них.

( Collapse )

Политические конфликты никогда не начинаются в один момент. В отношениях между странами не бывает так, чтобы вот все было хорошо, а потом вдруг все испортилось и пошло наперекосяк.

И, к сожалению, не бывает так, чтобы конфликт закончился в течение короткого промежутка времени. Скажем, в течение нескольких месяцев или даже лет. Война никогда не заканчивает конфликта. Она его трансформирует, переводит в другую плоскость, но никогда не заканчивает.

Это прописные истины, известные, кажется, даже конфликтологу-первокурснику.

Но я не хочу сейчас заниматься противопоставлением первокурсников и политиков. Хочу поделиться своим беспокойством по поводу ситуации, складывающейся во взаимоотношениях между Россией и Грузией. 

Я вижу очень неприятное развитие событий. В частности: 

-- Ликвидация наблюдательной миссии ООН. Что бы ни говорили, а это была хорошая миссия, тихо, но открыто делавшая свое дело. 
-- Прекращение полномочий миссии ОБСЕ. В результате регион конфликта остается почти без какого-либо международного мониторинга. Если, конечно, не считать наблюдателей ЕС, имеющих очень ограниченные права. 

-- На Северном Кавказе начинаются масштабные учения российских войск. В них участвуют и подразделения, находящиеся в Абхазии и Южной Осетии. Эти учения будут намного более серьезными, чем НАТОвские, прошедшие в мае в Грузии. Хотя надо сказать, что и те учения, и другие нанесли и еще нанесут серьезный ущерб всему Кавказу -- политический, в первую очередь. 

-- Давление, которое Россия оказывает сейчас на Грузию, предсказывалось еще осенью прошлого года. Оно проходит на фоне внутренней нестабильности в Грузии, где проходят выступления оппозиции.

-- Нестабильно и в северокавказских республиках самой России.

Оппоненты Кремля в самой России предупреждают, что РФ может развязать новую войну в Грузии. 

И все это меня очень беспокоит.