Друг мой

 

Экскурсия по Карфагену закончилась. Оставалось пройти метров двести-триста, и я в автобусе.

 

Ко мне подошел кто-то из местных жителей. Он был в нитяных сандалиях и каком-то балахоне цвета пыли. Да и весь он тоже был какой-то пыльный. Было ощущение, что пыль недалекой Сахары проникла в поры его худощавого тела и пронизала все его существо.

 

Подойдя ко мне, пыльный араб показал, что у него в руках. Это был древний карфагенский кувшинчик, какая-то старинная монета и бронзовая лошадка, позеленевшая от времени. Судя по облику моего визави, эти артефакты были изготовлены вчера. Максимум, позавчера. Глядя на меня снизу вверх пыльными глазами, он забубнил что-то на английском, расхваливая свой товар.

 

От нечего делать, я спросил, сколько стоит кувшинчик.

– О, мой друг! Смотрите, какой прекрасный, настоящий древний карфагенский кувшинчик! – оживился он. – Я откопал его здесь недалеко, хотите, пойдем, покажу, где. 

– Нет, спасибо, я только спросил, сколько он стоит. 

– Разумеется, конечно, да, да!.. Он ничего не стоит. Вы мне очень нравитесь, берите даром этот прекрасный кувшин!

 

И тут я понимаю, что в Тунисе любят и умеют торговаться. Понимаю еще, что в Тунисе ценят туристов и лелеют их, как дойных коров. И, согласно всем законам, после того, как турист всласть пожевал травку в Карфагене, его нужно отвести в стойло, вымыть ему вымя теплой водой, после чего только можно переходить к процессу доения. Этим мой пыльный друг сейчас и занимался.

– Мой друг! – он с достоинством останавливается, предполагая, что и я должен остановиться. Но я иду, не оглядываясь. – Мой друг! – пускается он в погоню, – Я не хотел продавать этот прекрасный кувшин… Совсем не хотел… Двадцать долларов!

 

В этот момент полагается что-то сказать. И я подхватываю:

– Двадцать долларов большие деньги. У меня нет таких денег. У меня есть два доллара. За два доллара я, пожалуй, куплю этот кувшин. 

– Мой друг! – продавец становится сладким, насколько это позволяет пыль. – Ты мне понравился с первого взгляда. У тебя прекрасные умные глаза. Ты – настоящий знаток. И поэтому я продам тебе этот кувшинчик за специальную цену – только для тебя, – со скидкой (пауза). Восемнадцать долларов. 

– Два доллара, и ни центом больше. 

– Что ты говоришь?! – у продавца перехватывает дух от возмущения. Затем он вдруг прозревает: Восемнадцать долларов нехорошая цена для тебя? О’кей, О’кей. Понимаю. Восемнадцать долларов нехорошая цена для тебя, а два доллара нехорошая цена для меня. Да? О’кей? Я готов сделать небывалые скидки. Если тебя не устраивают восемнадцать долларов, тогда я, так и быть, только из уважения к тебе, моему другу, продам кувшинчик за шестнадцать долларов. Но два доллара…

– Два, и никаких разговоров.

 

Все это время я иду по направлению к автобусу, не глядя на продавца-араба, а он семенит, отстав от меня на полшага, и заунывно бубнит:

– О’кей, О’кей, понимаю. Но ведь пятнадцать долларов – совсем немного за такой прекрасный кувшинчик… Смотри, какой он хороший! Это древний кувшинчик, ты, мой друг, приедешь домой… А ты откуда? Из Италии? Italiano?

 

Я меланхолично покачиваю головой.

– О, француз!.. Испанец? Португалец? Грек? Немец? 

– Слушай, – говорю я наконец. – У меня есть два доллара. Больше я все равно не дам. Я иду вон в тот автобус. Так что пока я не дошел до автобуса, продай мне твой кувшинчик, и разойдемся, как друзья. А не хочешь – не надо. 

– Мой друг! Как можно! – заторопился араб. – Ладно. Если ты не хочешь платить мне тринадцать долларов, давай хоть двенадцать. Вот у тебя есть два доллара, правда? 

– Да, – говорю. 

– Покажи!

 

Это что-то новое и оригинальное. Интересно, куда это все идет? Я показываю ему две долларовые бумажки. 

– Ну вот, добавь к ним еще одну десятку, и все. Получится как раз такая цена, которая устраивает и тебя, и меня. 

– Смотри, где автобус… 

– Ладно, хорошо, твоя взяла! Я не хотел продавать этот кувшинчик (что наконец прорвало?). Но ты мне очень понравился. Я решил пойти тебе навстречу. Не давай мне долларовых бумажек. Дай десятку, и кувшинчик твой.

 

А я, наивный, думал, что он действительно согласен. Но, что делать, игру надо продолжать:

– Дай мне посмотреть на этот кувшинчик… Да он совсем плохой. Неровный, совсем почернел вот тут… Не-е, не буду я его у тебя покупать. Найду получше. 

– Ладно, восемь долларов. Восемь, и все! Шесть. Пять…

– Не покупаю. 

До автобуса оставалось метров тридцать. Араб понял, что проигрывает. 

– Хорошо, дай мне восемь долларов, и возьми кувшинчик и монету. А если дашь десять, я, так и быть, продам кувшинчик и бронзовую лошадку. Это очень древняя лошадка (темп речи убыстряется, поскольку мы уже возле автобуса), древняя и хорошая. Таких сейчас не делают. Смотри, потом пожалеешь!.. Ладно, давай три доллара. Три! Так нечестно, я уступил тебе семнадцать долларов, а ты и одного не уступаешь? Три доллара!..

 

Я вошел в автобус, пробрался к своему месту и сел. Кто-то забарабанил в окно. Это был мой пыльный друг:

– О’кей два доллара. О’кей два доллара...

 

Я заплатил. Кувшинчик и сейчас у меня.